Владимир Потапов. Художник во время пандемии. Опыт дневника онлайн, как художественной хроники самоизоляции.

На протяжении уже почти трех месяцев, с момента объявления режима самоизоляции, мы все являемся свидетелями беспримерного онлайн проекта, проходящего на наших глазах в facebook. С 20 марта 2020 два художника – Владимир Потапов из России и Эммануэль Борнштейн, французский художник из Берлина, вели диалог и представляли каждый день свои новые произведения.

Дневник онлайн — хроника изоляции, погруженная в домашний быт, во внутренние переживания и осмысление происходящего во вне – портал Cultobzor.ru обратился к Владимиру Потапову с вопросами об этом уникальном художественном опыте.

 

 

Правильно ли я понимаю цель вашего совместного проекта – художественными средствами запечатлеть свои переживания, эмоции, страхи, наблюдения в период пандемии и самоизоляции?

Да, все верно, это наш проект с французским художников Эммануэлем Борнштейном. Еще 2 месяца назад было ощущение, что этот карантин продлится пару недель и все вернется в прежнее русло, но оказалось, что все гораздо серьезнее.

Мы только начали это осознавать. Осознавать и то, как легко человечество может погрузиться в средневековье, когда разгул неизлечимых эпидемий уничтожал города. Прошло полгода с момента появления вируса, а вакцина так и не разработана и ждать ее появления в ближайшее время не приходиться.

Есть ощущение, что эта эпидемия – разминка перед чем-то, что будет иметь более разрушительные последствия. Для современного человечества — зажравшегося и завравшегося — это оказалось отрезвляющим щелчком по носу.

Для всех, абсолютно для всех стало очевидна одна фраза «Нужно выживать!». Эпидемия объединила и неожиданно уравняла всех, а последнее еще привело к социальной разрядке – многих успокаивают сообщения о заболевании представителей власти.

И отдельно стоит отметить меры по ограничению распространения пандемии, которые все больше превращают страну в оруэлловское государство из «1984». Как можно было себе представить, что передвигаться по городу ты сможешь только с цифровым пропуском, а гулять по расписанию? Понятно, что это вынужденные меры, но власть репетицию провела, выяснила, что народ не сильно сопротивляется и где-то у себя поставила галочку по этому поводу.

И вот наш проект задумывался как раз попыткой осознать и прочувствовать все это, понять, что меняется, что исчезает, а что остается неизменным. В этой ситуации тотальной растерянности мы приняли решение начать.

Изначально не было никакой договоренности, каждый реагировал на те изменения, которые заметнее всего в его жизни. Мы одновременно включили наши сонары и стали ждать. Уже через пару дней я обнаружил, что меня больше интересует не динамика распространения эпидемии со всеми последствиями, а мое окружение и быт.

Это вынужденное заточение обратило внимание на привычные вещи, которые раньше воспринимались неразличимым фоном. Так я начал открывать вещи заново. Оптика первооткрывателя — это когда вроде бы знакомые вещи ты можешь видеть так, как будто бы впервые. Чайники, банки, пепельницы, детские игрушки, кухонные принадлежности, подъезд, дворовая площадка и прочее.

 

 

Остался ли проект в своём развитии именно в этих рамках или он приобретал новое звучание и смыслы?

Да, от первоначального вещизма я переключился на события, которые происходят в моей изоляции каждый день, то есть произошло полное совпадение с форматом ежедневного дневника. Происшествия, впечатления стали все больше наполнять мои работы.

Кроме этого, открылись интересные подробности – этот проект стал восприниматься многими как сериал, когда люди каждый день ждут новой «серии». Стоит с казать, что мой распорядок дня получил очень жесткий ритм и местами напоминает полный рабочий день на заводе у станка.

Это очень дисциплинирует, но это не превращается в обязаловку. Как можно было заметить, в последнее работах я стал много уделять внимания фигурным работам, в этом мне помогают мои сыновья Иван и Богдан. Таким образом, этот близкородственный параметр делает дневник еще более интимным. 

Весь проект с одной стороны, это — фиксация, а с другой – и это самое интересное – я упражняюсь так скажем в живописной эквилибристике и жонглировании. Я перебираю как на четках разные живописные приемы и методы.

Все то, что я делаю в мастерской теперь стало публичным. Формат этюда или не большой законченной картины позволяет мне не особо переживать и дает ценную возможность экспериментировать под наблюдением тысяч глаз.  

Нужно отметить, что открытый формат проекта позволяет быть очень мобильным и реагировать быстро как на собственные состояния, так и на внешнюю среду. Это главное достоинство проекта – я могу делать все, что хочу от темы, до стиля. Если, например, сегодня я думал, о попах, совершающих крестный ход, чтобы прогнать коронавирус, значит такой работе быть!

 

 

Такого рода проекты — это своего рода саморазоблачение художника. Не страшно было? Это ведь серьезный вызов для самого себя приоткрыть обычно недоступное зрителю? Каковы ощущения по ходу, как ты воспринимаешь прямую реакцию и комментарии?

Конечно, было страшновато, но у меня давно есть правило — идти туда и делать то, что страшно. Это синоним вызова, это такой дух первооткрывательства, который, естественно, без каких-либо гарантий на успех, скорее наоборот – с высоким риском облажаться.

Я люблю такие вызовы, потому что именно за ними скрывается исторический джекпот, если хотите. Все безрисковые выборы – это протоптанные тропинки, они всегда предсказуемы и скучны, собственно, это и есть конформизм.

Кроме этого, мне всегда хотелось вернуться к масляной живописи, вернуться безответственно, чтобы не иметь привязанности к прежнему опыту, делать все, что захочется, как ребенку. Я по-другому взглянул на этот материал, процесс, я стал заново открывать для себя масло. Это очень интересно, это как вернуться в детство, найти свой старый самолетик и попытаться вставить в него электродвигатель Тесла. Если говорить о реакции зрителя, то на это я обращаю внимание меньше всего, потому что мне виднее.    

 

 

Ты работаешь в подчеркнуто реалистической манере, я бы даже сказал фотореалистичной. Это диктует ситуация самоизоляции, в которой ты сейчас находишься (набор визуальных впечатлений жестко ограничен), или метод первичнее – и именно он наиболее созвучен идее проекта?

В свое время сюрреализм вернул классическую живопись, сегодня пандемия вернула реализм и вот почему – все ужимки и прыжки, свойственные как постмодернизму, так и его метастазам, оказались голосующими на обочине в надежде поймать попутку там, где не то что маршрутов нет, нет самих дорог!

Если два месяца назад реализм был последним в ряду многоголосия, то теперь чуть ли не единственный, способный обеспечить наикратчайший путь от происходящего до зрителя. Помните новую искренность в литературе в нулевые, вот прямо сейчас этот портал приоткрыт.

Я скажу больше, чем больше смертей и хуже ситуация в целом, тем выше актуальность реализма, чем ближе мы к базовым потребностям, тем больше выбор в пользу буквального, т.е. реализма, натурализма и т.д.

Помните какое искусство появилось после того, как художники, принимавшие участие в Первой мировой войне, вернулись домой? Вот! Это искусство в какой-то мере можно назвать репортажным, оно буквально иллюстрирует то, что вызывало шок и ужас.

Только в условиях тотальной сытости и избыточности есть место маньеризму, барочности, декоративным шторам и разного рода припудренностям. Тем не менее, у меня есть работы, где я занимаюсь больше языком, чем содержанием.

Могу сказать, что реалистическую живопись у нас традиционно любят, поэтому резонанс на мой дневник коснулся той аудитории, которая прежде была за горизонтом.

Тут надо понимать, что любая живописная картинка не только что-то, что оказывается на оси координат истории живописи сразу после своего появления и поэтому обнаруживает сходство в разной степени с тем, что было сделано, но это еще политический жест в том смысле, что есть сходство с любым заявлением любого политика, которое всегда имеет определенный отклик у разной аудитории. Вопрос всегда только в долях.

Аудиторий много, поэтому живопись можно представить, как определенный конструкт или приготовление супа, куда щепотками, подобно шеф-повару, бросаешь те или иные ингредиенты и специи, чтобы попасть в наиболее широкую аудиторию. Я могу сказать, что я разбираюсь и в существующих аудиториях, и в ингредиентах, и в специях. Но это расчетливый электоральный подход, мне он противен. Мне интересен философский камень от живописи. Что-то запредельное. Вот и ищу.

 

 

И в развитии предыдущего – ты задался вопросом «Весь день думал о передвижниках и о том, что в них довинтить, чтобы они сегодня предстали прорывными ребятами». Так что же в них довинтить?

Передвижники – это классные ребята, которые порвали и одновременно не порвали с академией, т.е. живопись, как визуальный язык, как была академической, так и остался. Поменялась тема работ, т.е. из классических сапог переобулись в критические.

В 1870 передвижники подают прошение министру внутренних дел А. Е. Тимашеву с просьбой утвердить проект устава Товарищества, а Монэ в это же время пишет свою знаменитую работу «Камилла, или портрет дамы в зелёном платье».

Вот вам разница!

Так как же можно докрутить передвижников, чтобы они стали опять прорывными? Думаю, что также как это происходит с любым наследством – его нужно разбазарить, прогулять или прокутить, что у нас и было сделано. Но отмечу, что советская власть инвестировала в передвижников, взяв от него все то, что эффективнее будет служить целям пропаганды, так получился соцреализм.

Если смотреть дальше, то соцреализм был с одной стороны преобразован в суровый стиль (такое же локальное явление, как и передвижники), а с другой — препарирован соцартом, высмеян и выпотрошен.

Постмодернизм в своей окончательной фазе вздернул их на городской площади у всех на виду ровно так, как это сейчас происходит в группе «Изоизоляция».

Вот и вопрос – в какое звено встраиваться, какую ветвь продолжать, за кем держать очередь или же пойти напролом, заявив о близкородственной преемственности, типа неопередвижники? Здесь ответ один — это все мертворожденные идеи, у них нет будущего.

Мне кажется, что новое передвижничество может быть таким, каким обеспечено сходство ветки Монастырского, недавно приобретенной Третьяковкой, и веткой Александра Иванова, с которой сравнивают и в зале которой состоялась презентация нового поступления. Новые передвижники должны быть одновременно максимально удалены от прадедов и также максимально приближены.

И последний вопрос – будет ли оффлайн продолжение проекта – выставка или другое воплощение?

Да, мы сейчас активно думаем об этом.

Интернет-портал Cultobzor.ru благодарит Владимира Потапова за ответы на наши вопросы, и выражает искреннее восхищение и снимает шляпу перед зримыми результатами этого уникального художественного дневника-исследования. Мы все ждём встреч в музеях и галереях – в том числе, с нетерпением, и с новыми проектами художника!