Анна Чарина. Самое главное для художника – это умение видеть.

Москва художника Анны Чариной очищена от столичного лоска. Это не мегаполис, не третий Рим. Это настоящая провинция.

По просьбе Cuyltobzor.ru арт-директор Alpert Gallery Оксана Царевская поговорила с автором о московских дворах, о женских интерпретациях, а также о том, трудно ли быть успешным художником.

 

 

Ты очень много рисуешь Москву. Твоими работами я бы на месте Яндекс и Google проиллюстрировала московскую карту. Откуда такая верность городской теме?

Да уж, друзья шутят, что мой кошмарный сон – это когда не останется ни одного старомосковского двора, которого я не написала… Если серьезно, то моя любовь к городу, конечно же, из детства.  Я помню свой исследовательский азарт, когда с подругой Юлькой играли в Дежнева с Хабаровым. Мы брали санки и кружили по району в поисках новых проходных дворов (тогда еще можно было найти ход через подъезд на другую улицу). Замоскворечье – моя первая любовь.

Позже, когда училась в «художке», исследовала арбатские дворы, лабиринты Остоженки и Пречистенки.  Все эти детские и подростковые впечатления, сказочное ощущение старого города, его особая близость, спаялись в какое-то очень плотное, насыщенное деталями воспоминание… Оно – часть меня, и уже никуда, видимо, не денется…

А как же широкие проспекты, головокружительные развязки, небоскребы Москва-Сити? У них нет шансов?

Я не умею писать то, что мне не близко. Я бываю в новых районах и, в общем-то, могу оценить их своеобразную эстетику. Я даже готова признать, что мне иногда уютно среди старых коробок-хрущевок. Но на мой взгляд, в них слишком много какой-то «бытовухи», обыденности…     Впрочем, когда я бываю за границей, я не могу писать. Я вижу нечеловеческую красоту, наслаждаюсь природой, архитектурой. Но не переношу это на холст. Мне кажется, что в эту красоту я должна сначала погрузиться, долго прожить в ней, сделать частью себя…

У тебя уже давно свой почерк. В твоих отношениях с маслом сразу появилась эта акварельная текучесть? 

Маслом я долгое время писала в традиционной, несколько тяжеловесной манере. Но, как обычно, многое происходит «вдруг»… Вдруг я оказалась в Нескучном саду, рядом с прудом. Был февраль, теплый настолько, что над водой, казалось, поднимался пар. Мне захотелось написать этот плотный, живой как человеческое дыхание, воздух. Это я и сделала, когда вернулась домой.

Но вообще-то акварель я люблю давно. Еще для диплома я делала иллюстрации к одной из книг Маршака: акварелью, a la prima. Там как раз использовала прием, когда из кляксы, их миража полуабстракции, появляются фигуры персонажей. Кстати, несколько лет назад, часть этих акварельных работ участвовала в большой выставке книжной графики в Манеже.

 

 

В твоей живописи нет ни знойного лета, ни сухого скрипучего мороза. На холстах почти всегда межсезонье со свойственными ему теплом и окутывающей влагой. Кто-нибудь может посчитать, что это очень женская интерпретация природы. Согласна?

Пожалуй… Но раньше этот вопрос вызвал бы во мне бурю негодования. Я долгое время была уверена, что пола и возраста в искусстве не существует, что любое апеллирование к этим признакам – спекуляция.

Но теперь, и особенно явно после рождения ребенка, я понимаю, что женщина – существо другое. Она более физиологична, в ней больше силы и интуиции, ее связь с природой теснее…   Все это, конечно, не может не влиять на то, что я делаю.

Задам твой «любимый» вопрос. Ты импрессионист? 

Вот спасибо… Меня, действительно, часто пытают – является ли импрессионизмом то, что я делаю. Мне действительно близко творчество и Моне, и Ренуара, я люблю Коровина и Серова, мне нравятся этюды Михаила Абакумова.

Не знаю насколько я импрессионист, но знаю точно, что я, как и многие их последователи, стараюсь переносить на холст не сам пейзаж, а свое впечатление от пейзажа.

И Моне, и Дега, и Ренуар и позже Ван Гог увлекались японским искусством, коллекционировали гравюры. В твоем доме я видела богатую коллекцию китайских и японских ваз. Откуда такая страсть?

Я не коллекционер, поэтому не смотрю на клеймо, не ищу трещин и сколов. Если я вижу какую-то вазу и фиксирую желание «Ой, я ее хочу!», то сразу же покупаю. Вот одно из последних моих приобретений – крохотная японская вазочка. Техника – перегородчатая эмаль. Называется «Тысяча мотыльков».

Я их собралась пересчитать по совету подруги, но на второй сотне сдалась. А потом задумалась: ведь ее делал мастер, напаивал на медную основу тончайшую проволоку, заливал эмалью, несколько раз обжигал, чтобы достичь разных оттенков… А я даже пересчитать не смогла…

То есть восточное искусство как образец непостижимой терпеливости?

Почти… Но в первую очередь это для меня источник вдохновения. Каждая ваза – уникальное произведение, я восхищаюсь деталировкой, обилием позитивных символов, гармонией.

 

 

Для любого художника, если он все-таки готов быть честным с собой, вопрос продажи собственных картин важен. Выставка в Alpert Gallery показала, что ты очень популярна, уже на открытии была продана почти треть экспозиции. Трудно ли быть «хорошо продаваемым художником»?

Коммерческая успешность – вопрос деликатный. В юности, как и многие мои друзья, однокурсники, я считала, что для настоящего художника путь Ван Гога – единственно возможный. Но получилось как получилось.

Вдруг выяснилось: то, что я делаю и от чего сама получаю огромное удовольствие, нравится еще и другим людям. Оправдываться или извиняться перед кем-то за этот факт считаю глупым.

Помнишь свой первый успех?

Середина 90-х, я – студентка «полиграфа». Моя мама, большой энтузиаст и, получается, мой первый агент, попросила написать несколько небольших работ. Я сделала три пейзажа со своих летних этюдов, поставила в рамочки. И она отнесла их в цветочный магазин на Люсиновской – там был небольшой сувенирный отдел.

Мне кажется, при ее характере и советской, совершенно не коммерческой закалке, это был отчаянный поступок. Каково же было наше всеобщее удивление, когда на следующий день выяснилось, что  все три работы сразу же купили. Для меня, признаться, это было что-то сродни перста указующего.

Короткая получилась выставка.

Да уж. По-взрослому выставляться начала позже. Я помню, первая серьезная выставка прошла в зале «Творчество» на Таганке, которым тогда руководил Григорий Николаевич Гинзбург.

Надо признаться, мне вообще везет на хороших людей.  Он как-то сразу отнесся ко мне по-отечески. Все прошло успешно, пресса заинтересовалась, с этого момента все закрутилось.

 

 

Сегодня ты занимаешь первую позицию в рейтинге Artnow.ru, одной из самых представительных, и, по слухам, реально продающих интернет-галерей в России. Можешь открыть тайну: доволен ли лидер Artnow своими продажами?

Ну, скажем так –  лидеру грех жаловаться… Интернет-галерея Artnow была придумана двумя программистами, которые неровно дышали к искусству. И они в самом начале сделали смелый шаг – доверились художникам, оставив регистрацию бесплатной.

Просто поверили, что художники в случае продажи через портал, выполнят свои обязательства и добровольно оплатят причитающиеся комиссионные. И именно это, как мне кажется, сыграло важную роль – художники тоже поверили в Artnow.  Сейчас эта интернет-галерея, действительно, очень важна для многих авторов.

Ты хорошо знакома с покупателями своих работ?

Я стараюсь относиться к ним не просто как к клиентам.  Эти люди мне интересны, я стараюсь их понять… Помню, как-то позвонила женщина и попросила картину с конкретным сюжетом, которую видела где-то на выставке. А у нас как раз в разгаре был ремонт. Все холсты были тщательно упакованы и спрятаны.

Я объяснила ситуацию и попросила перезвонить через месяц. Но она сказала, что это работа для ее мамы, которая  родилась в том доме, который я написала. А маме за 80… Конечно же, на следующий день я передала ей картину.

Похожих историй много. Люди очень часто выбирают те сюжеты, в которых участвуют дома, дворы, улицы, связанные с ними лично.

И все же, если сбудется кошмарный сон, и ты напишешь самый последний московский двор. Что будешь делать?

Учитывая план реконструкции города, свежие сюжеты вряд ли закончатся… А если серьезно… При всей моей общей психологической стабильности, у меня, как у любого художника, бывают периоды творческой стагнации. Но они, к счастью, проходят, появляются новые интересы.

Для меня, к примеру, большим личным открытием был жанр натюрморта. Мне понравилось его строить, наполнять игрушками, японскими вазами, марципанами и пряниками, превращать «мертвую натуру» в живой и позитивный рассказ.

Думаю, многие согласятся: умение видеть для художника чрезвычайно важно. Поэтому самое страшное – «обыденный» взгляд: когда перестаешь удивляться и замечать прекрасное. Так что, если научиться его побеждать, художнику всегда будет что делать.

Оксана Царевская