В рубрике «Интервью» – художник Юрий Шабельников.
Юрий – добрый день! На выставке в Галерее Pechersky Вы возвращаетесь к проекту «Реквием воли», почему?
Понимаете, есть такие идеологические или концептуальные вещи, которые продолжают жить, когда уже кажется, что они исчезли. Да, в 1991 году СССР прекратил свое существование, но на самом деле это, образно говоря, подводная лодка, которая где-то прячется и иногда показывает свой перископ. Ведь в СССР была определенная система – система ментальная, система идеологическая, система установок. Мы все, которые это пережили – немножко кентавры, жили тогда, живем сейчас, и в нашем подсознании есть эти установки, Мы их осмысляем, соотносим, рефлексируем. Именно об этом мой проект.
Бывает, вдруг – ба-бах, из Кремля нам кто-то говорит – а знаете, вот это была такая катастрофа, развал советского общества, государства, идеологии. Но для многих, в том числе и для меня, это было ощущение, что была сброшена неимоверно гнетущая ноша. А катастрофа – почему? Где? В чем? Вот эти люди, которые талдычат нам о катастрофе, и которым вернули, скажем, советский гимн. Ведь они так думали, они в это верили, они этим жили и продолжают этим жить, как бы они не хотели это скрыть. Получается, что СССР никуда не делся, он вот здесь, в голове.
Перископ этой подводной лодки – он в данный момент виден лучше? Ощущаете ли вы большую актуальность этого проекта именно сегодня?
Актуальность она носит такой репортерский, журналистский характер. Это ведь ситуативное ощущение, иногда он виднее, иногда он замаскирован, но он есть и присутствует повсеместно. Всё ведь зависит от людей, ведь взаимоотношения между людьми меняются медленно. Уклад, социальные привычки, определенный набор стереотипов, устоявшееся мышление – это и есть СССР в наших головах.
Почему я говорю, что мы сбросили груз? Всё это было привнесенное, весь этот идеологический продукт, что называли революция, социализм, коммунизм, всё это были утопические гипотезы, которые пытались реализовать на нашей шкуре. И мы все за это заплатили, заплатили по полной. И когда нам говорят о светлом обществе – а какое оно было? Оно было чудовищное, оно было уродское всё.
Давайте вспомним выставку 90-х годов «Москва – Берлин». Там в частности сравнивали искусство третьего рейха и советское. Они абсолютно однокоренные, они очень схожи, имеют общий источник. Общую скрепу, как сейчас говорят. Вот СССР и фашизм, они в этом смысле, в плане искусства, совпадают. И фильмы, и картины – это всё из одной бочки. Почему? Очень просто – идеология подмяла под себя искусство.
А как с модным сейчас понятием – имперское мышление?
Нет, империя это немного другое… Во времена империй не было задачи использовать искусство идеологически. Я говорю про эстетику. Римские императоры использовали художников, скульпторов ради своей славы, но не корёжили мозги. Ты прославляй меня – вот твоя задача. Но в идеологию, в головы они не лезли.
Кесарю – кесарево, богу – богово?
Да, здесь получилось, что кесарь всё под себя подмял. Все мы знаем имена этих кесарей, которые закопаны на Красной площади, а один до сих пор не может закопаться. И вот что здесь получается – Красная площадь это ведь кладбище. Попробуйте, например, устроить гуляния или концерт на Новодевичьем – вас просто не поймут. А здесь – пожалуйста, катания на коньках, всё прочее. Нельзя на костях кататься на коньках, и ведь эти люди этого не понимают, просто не хотят вдуматься.
Далее, вот это наследие – оно везде, в названиях станциях метро, улиц. Мы живем в одной стране, а нас по-прежнему окружает та идеология. Не бывает так, чтобы это никак не влияло. Люди подсознательно к этому привыкают, читают боковым зрением. И они волей, неволей этим живут. Смотрят телевизор, а что они видят там – бесконечные сериалы, про войну, бесконечные советские эпосы, какие люди были хорошие, честные, героические, а здесь сплошь сволочи… Или прилизанная современность. Это как бы болезнь, наследие, раковые опухоли, распространяющиеся по всему обществу.
Не бывает так, что человек родился в 90-е и начинает жизнь с чистого листа. Он погружен в определенную среду, типы отношений. Особенно ужасно влияние телевидения, оно формирует, прежде всего, примитивную картину миру. А если человек не читает сложные вещи, он не может сориентироваться, он дезориентирован изначально. Культурная невменяемость…
Предыдущий Ваш проект «Библейские письма» констатировал, что простым людям нужны только простые вещи.
Ну да, а сложные вещи – для сложных людей, культура – она непростая вещь. Её нельзя показать за два часа по телевизору, она имеет свои коды, свои языки, свои системы. Если зритель не считывает эти коды, то для него это филькина грамота, это сродни китайской грамоте. Культура всегда была элитарна. А фраза искусство принадлежит народу – когда это появилось? Вот тогда же, в то самое время. На самом деле всё это фикция, это всё неправда, это всё идеологический обман. А поскольку искусство – это всегда обман, всегда условность, то всё искусство – это не настоящее.
Поскольку искусство в себе несет моделирование картины жизни, то им пользуются. Отсюда и гигантские вложения в кино сегодня, это сейчас передовой идеологический фронт. Там можно рассказать такую сказку, что тебе все поверят. И потом будут рассказывать историю государства российского, ориентируясь на фильмы.
Основываясь на названии Вашего проекта – а есть ли сейчас воля в нации, в нашем государстве, в обществе?
Помните, Пушкин ведь говорил, что в мире счастья нет, а есть покой и воля. Но в этом проекте – это другая воля. Это воля нации, не индивидуальности. А сейчас говорить о национальной идее – сложно, при открытости границ, когда существует интернет, открытые границы. Люди коммуницируют друг с другом, находясь в разных точках планеты. С моей точки зрения, национальное государство – это архаика, это 19 век. И люди, которые нам говорят об этом – они живут в 19 веке, загоняют туда нас всех, пытаются затащить нас в эти свои рамки.
Что в альтернативе, что остается художнику в 21 веке?
Альтернатива? Свобода и открытость миру, вот и всё! Другого варианта нет. Отражать действительность, реагировать на неё. В этой связи – это не мои слова, но лучше не сказать – на вопрос критика: «Почему вы не смотрите в лицо реальности?», художник отвечает: «Как я могу это делать, если она окружает меня со всех сторон».