Елена Грибоносова-Гребнева. Фаворский. Эпос, время, стиль.

 

 

«Мы должны строить композицию и бороться со временем. Важно, как мы переживаем его»

В.А. Фаворский

 

Обстоятельства места и времени, безусловно, влиятельны и ощутимы в жизни каждого человека, но в судьбе художника они играют особенную роль, поскольку во многом определяют пластическое содержание и ментальный смысл его произведений.

Одним из таких немаловажных обстоятельств в творческой биографии Владимира Фаворского стала его поездка в Киргизию в августе-сентябре 1946 года. Хотя, казалось бы, она была, продиктована внешним импульсом (художнику предложили проиллюстрировать киргизский национальный эпос «Манас»), но на деле превратилась в плодотворное и созвучное многим аспектам авторского мировосприятия путешествие.

В ходе него не только возникла внушительная серия уникальных рисунков, но и был наглядно закреплен и мастерски образно выявлен ряд интересных теоретических взглядов и идейно-художественных принципов Фаворского.

Прежде всего это касается исходного понимания и отношения художника к эпосу, в котором он всегда был склонен усматривать в первую очередь не сказочно-фантазийное, а исторически-реалистическое начало.

 

 

Такой подход удачно совпадает с содержательной природой киргизского эпоса, которую всесторонне раскрывают исследователи этого памятника, например, А.Н.Бернштам и Е.М.Мелетинский.

В одной из своих работ Мелетинский пишет: «Из числа героико-эпических памятников тюрко-язычных народов «Манас» выделяется как наиболее яркий при мер обширной эпопеи, сложившейся на основе исторического предания».

А в другом месте еще более лаконично и веско утверждает: «Эпическое время в «Манасе» не мифическое, а историческое»

В свою очередь Фаворский, выступая в Киргизии на конференции по эпосу «Манас», говорил следующее: «…эпос, хотя он иногда очень фантастичен, даже сказочен, он в конце концов приводит к реальной жизни этого народа. Подошедший однажды к эпосу иллюстратор книги уже не сможет этого забыть. Он все время стоит на земле, хотя и изображает фантастику»

 

 

Подобная установка в творческой практике Фаворского привела к созданию пластически емких и точных по характеристике, убедительно решенных эпических образов, возникших, кстати, не только в связи с работой над «Манасом».

Она существенно повлияла на его довоенное иллюстрирование калмыцкого эпоса «Джангар» и на многолетнюю серьезную работу над «Словом о полку Игореве», которая началась еще в 1937 и продолжилась в 1950 году.

Анализируя последнее из названных произведений, крупный исследователь графики Ю.А. Молок закономерно видит в Фаворском «художника, наделенного чувством исторической памяти», который, «собственно, всю жизнь выстраивал свой гравюрный эпос».

Распространяя категорию эпического на основополагающие ценности и качества искусства художника, Молок пишет: «Высокий строй чувств, огромная территория, населенная событиями, разными во времени и в пространстве, все это — прямой аналог его философии гравюры, где на одном листе, одной плоскости тоже совмещены далековатые понятия. На языке Фаворского — «разнопространственное» и «разновременное»»

Однако в отличие от «Джангара» и «Слова» работа Фаворского над эпосом «Манас», к сожалению, не дошла до стадии итоговой гравюрной реализации по не зависящим от художника обстоятельствам.

Поэтому в данном случае мы имеем дело, казалось бы, лишь с при званными помочь «вжиться» в тему натурными рисунками и несколькими эскизами иллюстраций.

Но способны ли они настроить нас на более или менее полноценное ощущение киргизского эпоса или могут рассматриваться исключительно как подсобный материал?

Прежде всего стоит отметить, что работы киргизской серии не только несут в себе при знаки давно сложившегося авторского пони мания отдельных закономерностей и основ рисунка, но и передают ощутимое влияние новой для художника натуры, визуальные при меты которой он с энтузиазмом высматривает и анализирует.

В отличие от степного калмыцкого пейзажа, наблюдаемого Фаворским в период подготовки к иллюстрированию «Джангара», в Киргизии он оказался в окружении величественного горного ландшафта, ставшего источником неожиданных пространственных изысканий.

В прочитанной во время поездки лекции о рисунке художник, рассуждая о сложном контуре, когда «контур вещи является и контуром фона», увлеченно комментирует свою практику рисования гор, имеющих «линию встречи с небом», и потому их «легко изобразить линией.

Но вы создаете контур гор, которые как бы лежат на небе, а местами фон на них находит, и они в нем как бы тонут. В результате это дает правильный контур, и цвет гор, и цвет неба, которое очень часто в рисунке не штрихуется <…> остаётся белым».

 

 

И, наверное, именно горы всячески обостряли и настраивали композиционное видение Фаворского на изображение повышенной динамики пространства благодаря ощущению захватывающих перепадов высоты и бугрящихся каменистыми хребтами уходящих к горизонту далей.

Поэтому, скорее всего, не случайно в эскизах иллюстраций к «Манасу» преобладает вертикальный формат и используются пирамидально возвышающиеся очертания фигурно-предметной массы, когда пространственно ясно решенная композиция ненавязчиво подчиняется плоскости и монументально выстраивается как бы «фресковыми» регистрами — в противоположность приему, который художник определяет как «засовывание человека за человека».

Интересно обратить внимание на то, что киргизские пейзажи Фаворского, за редким исключением (касающимся сугубо этнографических зарисовок), имеют подчеркнуто эпический  монументальный характер, который отчетливо заявляет о себе даже в небольших и, каза лось бы, априори камерных рисунках.

Они,  как правило, лишены сюжетно-жанровых подробностей, первозданно безлюдны и словно обнажают перед нами эпическую мощь земли.

В свою очередь, портретные рисунки чаще всего свободны от бытовых деталей реальной обстановки, а фигурам в качестве фона отводится чистое светлое поле листа.

В результате такого композиционного построения модели Фаворского, в роли которых выступали студентки, чабаны-колхозники, актеры, старики, дети и подростки, предстают в спокойных, слегка отрешенных позах, но прочитываются внятными отточенными силуэтами, от которых веет эпической значительностью и величием.

 

 

Еще работая над «Джангаром», Фаворский приходит к выводу о том, что «для эпоса с его простой материальностью образов штрих, строящий форму и трактующий цвет несколько отвлеченно, не подходит, и поэтому, когда я иллюстрировал эпос и думал о нем, то останавливался на силуэте, где простота, материальность, «тельность» изображаемого по стилю подходила эпосу»

К тому же эти киргизские портреты словно воочию подтверждают и другие слова художника: «Белый лист в ваших руках — это масса белого цвета, из которой вы лепите ваш рисунок.

Очень важно в рисунке возбудить это чувство массы белого на бумаге, чтобы ваш первый контур, первый штрих поднимал это белое, делал его массивным, чтобы вы могли в этой массе увидеть ту форму, которую вы хотели изобразить».

Выступая против излишне осязаемой объемной трактовки формы, Фаворский склонен работать в портретном рисунке в духе своих любимых старых мастеров Гольбейна и Клуэ, которые, по его мнению,

«Признавая белое как основу, как материю, из которой художник в рисунке лепит форму, часто не рисуют самую поверхность лица непосредственно, а изображают поверхность лица глазами, ртом, ухом, носом, контуром волос»

Так, не изменяя пространственно-плоскостному графическому изображению, и будучи убежденным противником тушевки, Фаворский дополнительно акцентирует строгость линейно-штрихового рисунка, работая над киргизской серией твердыми простым и цветными карандашами.

Как раз во многом благодаря использованию твердого карандаша, предполагающего довольно сильный нажим руки на бумагу (что отчасти сродни взаимодействию резца и доски) и оставляющего на ней сдержанный по тональной насыщенности графитный след, портретные рисунки Фаворского отличаются такой  «чеканностью и точностью линий», что удачно отмечает Н.В.Апчинская.

Она же верно определяет «масштабность и внутреннюю силу» созданных художником портретных образов, в процессе возникновения которых «натура не идеализируется, но с нее как бы стираются случайные черты, и мы видим не только конкретную личность, но и скульптурно-четкий, построенный по неизменным законам портрет народа в целом».

Сам Фаворский изначально как бы двояко понимал свою задачу. С одной стороны, он ратовал за живое погружение в материал для иллюстрирования эпоса, собирание его  не по книгам, а путем непосредственного общения с самыми разными жителями Киргизии (или Калмыкии).

В уже упомянутом выступлении на конференции он говорил так: «…когда задание — иллюстрировать эпос, вы просто встречаетесь с народом. И хотя этот народ живет уже, может быть, совсем не той жизнью, какая описывается в эпосе, но народ как бы вечен, очень интересно вникать в его быт, в его типы, его характер. Этот материал для иллюстрации дает сама жизнь».

С другой стороны, он призывал всячески задействовать богатую визуальную память художника, опираться на его знание классических образцов мирового искусства, а по тому говорил:

«В любом народном искусстве, как и в народном типе, нужно искать классику! И в этом смысле и в киргизском народе можно искать классику, очень своеобразную»

Вот эти увенчавшиеся очевидным успехом поиски живой классики привели к сложению в киргизской серии рисунков чаще всего даже не излюбленных Фаворским «двойных», а скорее «парных» портретов — «человека и природы»

А те «эпические картины быта», о которых писал Мелетинский по поводу эпоса «Манас», были по большей части увидены и запечатлены художником в его изображениях киргизов-современников всех поколений.

Наконец, очень серьезно подходил Фаворский к «вопросу о стиле иллюстрации эпоса».  Опасаясь здесь риска «впасть в стилизацию», он предпочитал «сохранение реалистического подхода», предостерегал от неоправданного фрагментирования, «обрезов» или укрупнения в изображении фигур и предметов и утверждал, что «больше всего эпосу соответствует иллюстрация с более плоскостным решением, монументальная иллюстрация»

 

 

Именно такую оригинально сформулированную иллюстративную стилистику художник и намечал в эскизах к иллюстрациям эпоса «Манас», в которых сам выбор предпочтительных сюжетов обозначил тяготение Фаворского к универсальным и вневременным жизненным ситуациям: мирный досуг воинов за национальной игрой, перегон табуна через реку, встреча двух влюбленных, кормление и спасение ребенка.

Так происходит органичное переплетение истории и современности, эпического вымысла и жизненной правды.  Реалистическую природу своих «монументальных иллюстраций» к эпосу Фаворский, как правило, утверждает еще и тем, что отказывается от «символических знаков-образов», которые, по мнению Ю.Я.Герчука, «переполняли» его книги 1920-х годов и несли в себе «внебытовые вселенские смыслы»

Но здесь гораздо важнее подчеркнуть, что возвышенная и строгая атмосфера эпического произведения пронизывает не собственно иллюстрации, а глубоко проникает в художественный строй самих исполненных в Киргизии натурных рисунков, позволяя говорить об особом сложившемся в них стиле, который с не которой долей условности можно обозначить как «эпический» реализм.

Так в своих внешне непритязательных графических листах Владимир Фаворский по-настоящему сумел одолеть время, выразить эпос и создать стиль.

И в этом заключается, пожалуй, самое главное обстоятельство его киргизского путешествия, в судьбоносной точке. которого «разнопространственное» и «разновременное» как будто неожиданно и тесно переплелось.

Таким образом, рисунки киргизской серии могут рассматриваться как самостоятельный важный раздел в творчестве художника.

А самозабвенная увлеченная работа над ними и высота их профессионального художественного качества позволяют усомниться в правомерности распространенного постулата о «старческом стиле Фаворского» и дают основание говорить о его крепкой и неиссякаемой творческой энергии, которая, по сути, всегда имела характер эпического свойства…

Елена Грибоносова-Гребнева