Иосиф Менделевич Рубанов (1903 – 1988).

Е.И.Рубанова. «Вехи жизни Иосифа Рубанова»

Трудно писать о творческом наследии отца, о работах самого близкого, самого дорогого человека и учителя – и оставаться отстранённо-объективной. Ведь я помню, как писались многие из них, как они поочерёдно висели на стене, уступая место новым, или, наоборот, старым, написанным ещё «до меня».

Было время привыкнуть к ним, но этого не произошло. И сейчас глядя на них, я их вижу будто впервые, а мощь духовного воздействия всё возрастает от раза к разу.

И ведь «ничего особенного» – ни фантастических сюжетов, ни иллюстраций к исторической или современной драме – никакой литературы – с одной стороны, ни декоративных эффектов или обескураживающей деформации – с другой, ни беспредметной абстракции-авангарда – с третьей.

Всё очень просто: натура и искусство её воспринимать и претворять. Искусство, взращённое мировой художественной культурой, её европейской и русской ветвью.

 

 

Школой отца был ВХУТЕМАС (1925-1930). У него на разных курсах преподавали: К. Истомин, Н. Удальцова, А. Древин, А. Осмёркин, Р. Фальк, Д. Штеренберг, А. Шевченко, И. Машков, В. Фаворский, Д. Кардовский, Б. Уитс и другие.

При всём их различии, они были носителями ярко развившейся к началу ХХ в. русской изобразительной традиции. У них было чему учиться.

 

 

Во ВХУТЕМАСе отец познакомился с Ароном Ржезниковым (1898-1943), художником-философом, не просто апологетом Сезанна, но его духовным наследником.

Идеи Арона привлекали молодого художника, любившего классику, своей обоснованностью, ясностью и, главное, – иной перспективой  от Сезанна: не ко всё большему абстрагированию живописной формы, а наоборот, – к постимпрессионистическому синтезу.

Сезанновский постулат «вернуться к старым мастерам через природу» стал программой и опорой для отца на всю жизнь и на всю жизнь дал самоощущение ученичества – и у мастеров, и у натуры.

Способности отца были замечены. Здесь нельзя не отметить отзыв Ильи Иванович Машков на диплом И.Рубанова – такая оценка и поддержка из уст большого художника дорого стоит.

 

 

В 1933 г. отец становится членом МОССХа, секции живописи. Зарабатывал он в студиях: Инвалидов Великой Отечественной войны, ВЦСПС, КДОИ, ДК завода «Каучук» и др.

Заказы были редки, да и нежеланны – скованность договором отрывала от сокровенной собственной работы.

В 1938–1939 гг. состоялась единственная прижизненная персональная выставка (сначала в ЦДРИ, потом в зале МОССХ в Ермолаевском переулке, 17). Одобрительными отзывами некоторых искусствоведов и художников –  В. А. Фаворского и Н. Я. Симонович-Ефимовой – папа очень дорожил.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В общих выставках Союза художников отец участвовал регулярно. Внешне сдержанный, молчаливый, он преображался, говоря об искусстве, становился страстным, непримиримым.

Его убеждение, что только натура способна дать бесконечное разнообразие живописи, предполагало отнюдь не натурализм, наседавший из «соцреализма», (чья фотообъективистская сущность пряталась за импрессионистской фактурой, будучи абсолютно равнодушной к архитектонике картины, к её конструкции), а подлинный реализм, включающий все компоненты.

Цветоформа, её материальное выражение, её жизнь в световоздушной среде, её взаимодействие с другими формами – вот что занимало отца.

Это – высший уровень абстрагирования, не облегчённый отказом от предметности, но воспевающий её и приподнимающий над обыденностью, одухотворяющий саму материю.

Абстрагирование не вместо предметности, а вместе с предметностью – самое трудное искание, так как, если этого синтеза не происходит, то живопись вползает в смежные виды искусства (декоративно-монументальные, прикладные и т. п.).

Видение Рубанова – возвышенное, идеальное. Каждое прикосновение к холсту – прочувствованное, трепетное.

Нет краски – есть цвет. И композиция на картинной плоскости, и пространственное построение вглубь всегда у него будто сферичны, или некая естественная деформация собирает их в одно целое.

Самое главное – цельность его холстов и ненарочитая живость. Портреты теплы и проникновенны. Любовь и уважение к портретируемым или самоирония в автопортретах  – являются и причиной, и следствием живописного процесса.

Отец утверждал, что чем объективнее художник, чем меньше он думает о себе и больше о претворении натуры, тем органичнее будет его непохожесть – не за счёт манеры, а выйдет сама собой.

Его честность не позволяла ему внешне подражать ни любимому Сезанну, ни Коро, ни кому бы то ни было ещё. В движении его кисти нет ничего преднамеренного, никакой стилизации, которую он особенно не любил.

Папа не скрывал каких-то секретов ремесла. Тайна и отличие его искусства – в недрах его личности – твёрдой, чуткой и нежной. Он призывал не бояться «петь своим голосом». Его голос – очень искренний и определённый, самобытный и узнаваемый, и волнующий.

 

 

Иосиф Рубанов – один из редких художников «вне времени», и, может быть, поэтому не был востребован при жизни. Но, несмотря на то, что он не стремился выразить время, оно прочитывается в его работах, эпичных без ложного пафоса.

Что отличает живопись И. Рубанова от столь многочисленных «реалистов-этюдистов»? Интерес к «состоянию» присущ им всем, так же, как интерес к цветовому замесу, выражающему это состояние.

Но почти всегда этот интерес ограничивается только цветом, расположенным случайно, иногда «попадая» в композицию, но чаще – мимо неё. У отца мысль о композиции, рождается одновременно с выбором мотива, т. е. задача «устройства» даже самого маленького этюда – главная для него.

Столь любимые разговоры о пространстве картины, подразумевающие некую оторванность от изображения и самоценность изобразительных элементов к живописи Рубанова отношения не имеют.

В ней (его живописи) пространство именно изобразительное, изображённое. Именно оно и было его главной интригой – воздух и пространство. Цвет имел для отца ценность постольку, поскольку выражал это.

Краска палитренная, вне воздуха, названная – была невозможна. Он и учеников призывал не называть цвет, а видеть его «через соседа», через целое.

Привязка цвета к слову –  недопустима; раскрашивать – преступно. Но при этом необходим жёсткий отбор: «что взять?» и «как взять?».

Критерий – выразительность эмоциональная. Его живопись не декоративна принципиально. Но также принципиально отец не любил, не принимал анархию натурализма.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Характерно, что не будучи «сезаннистом» по почерку, отец глубоко понимал и любил живопись Сезанна. Он говорил, что каждый художник должен «петь своим голосом», так как фальшь обязательно вылезет.

Гонка за собственным «лицом», или «почерком» была ему чужда. Он был убеждён, что об этом нельзя думать. Но необходимо заботиться об объективных закономерностях построения картинной плоскости.

И если это «лицо» есть, то оно само проявится. И оно проявилось. Его живопись подтверждает предельную искренность, честность художника Рубанова, способного беззаветно любить мир и искусство.

 

Выражаю огромную благодарность Елене Иосифовне Рубановой, дочери художника, за предоставленные тексты, изображения и фотографии, и за помощь в подготовке этого материала.

 

РУБАНОВ Иосиф Менделевич – Галерея произведений (70 изображений) >>

Иосиф Рубанов. Наследник московских традиций – выставка в Государственной Третьяковской галерее на Крымском валу – июнь – сентябрь 2014 >>