Любовь Агафонова. Сейчас нужно всё простое…

В рубрике «Интервью – Любовь Агафонова, арт-директор Галереи «Веллум».

У меня есть такой традиционный первый вопрос – как искусство вошло в Вашу жизнь?

С рождения! Оно всегда со мной. Я когда проснулась в этом мире, то увидела висящий на стене над кроваткой пейзаж. Это была работа моего дяди, простенький совсем пейзаж, пруд прозрачный, опушка леса. А рядом – портрет Хемингуэя.

Такая вот обычная московская семья. Жили мы на Трифоновской, т.е. почти в центре, и пусть дом был послевоенный, поздней сталинской постройки, но оставались старые связи, знакомства. Папа был связан с неофициальной стороны своей жизни с художниками, они приходили к нам в дом постоянно. Со Зверевым был знаком шапочно.

В восемь лет меня мама отвела в Успенский собор, и я увидела и ужасно испугалась Спаса. Это первое впечатление – как вспышка, мне было страшно еще года два или три, я не могла на это смотреть. Это удивительное такое переживание – и мистическое, и гуманитарное одновременно.

А потом – Пушкинский музей, живопись импрессионистов. А потом была выставка из запасников Третьяковки. Меня особенно поразили эскизы Сурикова к «Боярыне Морозовой», все эти варианты –стоящие фигуры, она на дровнях,  её рука… И как это делалось, и как можно из кусков и какой-то идеи создать совершенное произведение.

Меня это удивляло и поражало. Был еще на этой же выставке впервые показан вариант перовской «Утопленницы». Выставка Михаила Нестерова в 1989 году – огромное впечатление! В еще детском, не сформированном сознании, этот элемент литературности  в живописи и элемент мистики был наиболее интересен.

А ещё мне нравилось, как молодые девушки-экскурсоводы, прекрасно одетые, с какими-то розовыми шарфами, такие красивые рассказывают интересно о картинах, об искусстве.  Я смотрела на них и думала – я тоже так хочу.  В итоге, через какое-то время, так оно почти и случилось.

 

 

Было ли желание самой стать художником?

Мама меня в детстве не мучила художественной школой, были иностранные языки, балет, ну всё как положено. Но рисования – нет, не было. Лет в пятнадцать-шестнадцать я ходила в студию где-то на Солянке. Там ставили какие-то постановки, рюмки, крынки, потом пошли уже люди. Мне хотелось это попробовать, хотя профессия художника или искусствоведа это было, скажем так, последнее, чего я хотела.

Но как всегда мы поступаем не в те институты, о которых мечтаем. Первое желание было поступить во ВГИК на сценарное, кино – это моя любовь на всю жизнь, но это было страшно, нужны были связи и т.п.  Потом я готовилась в МГУ, но в последний момент подала документы в Педагогический. Быстро поступила, отучилась, отмучилась, и всё равно потом пошла в университет, хотя по-прежнему хотела во ВГИК.

Но это уже был Университет истории культуры, хотя и в том же самом здании МГУ, те же преподаватели, та же программа. Училась долго и мучительно, но закончила. Какое-то время преподавала в школе в старших классах предмет «Мировая художественная культура», сама писала программы для этого нового предмета. Сотрудничала с московскими музеями, писала уже искусствоведческие статьи. И вот такая моя около художественная жизнь в 2000 году привела меня к открытию собственной галереи.

Вот так внезапно?

Нет, не внезапно, с голодухи 🙂 Понятно, что зарплата учителя и случайные статьи – это борьба за выживание. Как всегда в жизни важен случай – мне предложили стать помощником у одного арт-дилера. Полгода работы с ним привели меня к убеждению, что я могу всё делать самостоятельно и даже лучше.

Хочу здесь поблагодарить здесь всех, кто мне помогал и помогает, потому что рынок искусства базируется, прежде всего, на личном доверии и здесь очень важна личная репутация. Светлой памяти Григорию Ефимовичу Минскеру, помогшему мне сделать первые шаги в этом непростом деле. И, конечно, мои первые слова благодарности – моему мужу и директору галереи Александру Фролову.

С 2003 года Галерея «Веллум» ведет самостоятельную деятельность, в портфолио – десятки выставок, статьи в журналах об искусстве, издания, каталоги. У галереи есть собственное, узнаваемое лицо, есть определившийся круг любимых художников, творчество которых мы представляем.

 

 

Серебряный стиль галереи «Веллум» — именно так я воспринимаю Вашу деятельность  — как он сложился? В том числе и интерес к теме творчества еврейских художников в искусстве 1920-1960-х годов?

Опять-таки, очень многое решают друзья, именно настоящие друзья. Среди наших хороших знакомых  – поэт Алексей Бекетов (Хоббит). Он сын Марианны Ямпольской, большой подруги Паолы Волковой и Ольги Осиповны Ройтенберг. И мне посчастливилось познакомиться с ними, за что я очень благодарна судьбе. Я считаю их своими подлинными учителями в мире Искусства.

После смерти Ольги Осиповны в 1998 году нами были приобретены несколько листов из её собрания графики — там был Тышлер, там был Лебедев, там был Зевин. Это сформировало приоритеты, и уже после этого я стала целенаправленно искать именно этих художников, читать про них, собирать материалы, документальные свидетельства.

Этот интерес именно гуманитарный, в первую очередь, не коммерческий. Из этого вышла книга о еврейских художниках, которую мы издали в 2005 году. Это безумно интересная и уникальная тема. Я стала заниматься культурой Штетла, не столько религиозной, а именно гуманитарными аспектами – все, что связано с бытом, обрядовостью, знаками, сказками.

И как это потом осуществилось в художественной жизни этого периода – увы, очень краткого, всего тридцать-сорок лет. Так получилось, что сразу после революции мастерские ВХУТЕМАСа во многом заполняли выходцы из местечек, люди повышенной пассионарностью, с таким резким отрывом от прошлого. И это явление — оно возникло в двадцатые-тридцатые года и со смертью этого поколения оно ушло.

Ничего подобного не было до 10-х годов двадцатого века, и не стало после шестидесятых. Потому что, до этого было нельзя, а после – не стало самих художников. Еще раз хочу сказать, что это невероятно интересно и захватывающе, это некая реализация интереса с детства к живописи экспрессионистов, тяга ко всему странному и мистическому. Поэтому было несколько выставок, поэтому Бог мне послал Моносзона,  отсюда Каплан, отсюда Глускин.

 

 

Если сравнить, что происходит сейчас с тем, что было пятнадцать лет назад, когда Вы только начинали — в чем принципиальная разница, что мы нашли, что потеряли?

Наивность потеряли, свежесть восприятия. Мы ведь с широко открытыми глазами на все это смотрели. Тогда все было вновь, все было жутко интересно.

Капитально изменился взгляд покупателя. Тогда покупали вещи действительно странные, а сейчас нужны салонно-приятные вещи. Люди хотят отдыхать, получать эстетическое наслаждение. И от процесса покупка, и от любования картиной. Но думать или ставить какую-то внутреннюю проблему и решать её – не хотят.

Я всё равно показываю то, что я хочу показывать, всё равно стараюсь функционировать в других категориях, организовывать выставки, которые мне интересны.

Но вот, например, в прошлом году была выставка Ильи Табенкина, огромная, ретроспективная, на два этажа здания ММОМА на Тверском бульваре. И что? Одна картина! Всего одна картина была приобретена после выставки.

Коллекционирование и интересы людей в живописи – это очень четкий индикатор состояния общества. Сейчас не особо нужны гуманитарные исследования коллекционеров и интеллектуальные книги. Нужно всё простое и понятное – Крым, ёлка, натюрморт.

Образование директора какого-нибудь шиномонтажа  — это только то, что он успел изучить за одиннадцать лет школьного образования по учебнику «Родная речь». Это ему и хочется.

Мне кажется, в настоящий момент идет период вторичного накопления. Первое поколение, которое заработало деньги в девяностые, в начале двухтысячных – оно купило «свои» картины. Сейчас пришли другие люди, у них еще ничего нет, у них первоначальный отбор.

А первоначальный отбор – это понятное.  По учебнику – не ошибусь. Был в учебнике художник Пупкин – значит и мне надо купить, а художника Уткина там нет, я такого не слышал – значит не куплю, а то опозорюсь, соседи по даче засмеют. И должно быть красиво. И еще должно быть много.

Я, понятно, утрирую, но от проблемы художественного образования в нашей стране никуда не деться. Предмет «Мировая художественная культура» появился в середине 90-х годов, но по-прежнему воспринимается как досадная и ненужная нагрузка.

Литература и математика – обязательны, а изобразительное искусство, история культуры в целом  – это всё факультативно и несерьезно. Развивает привычку думать, что нашему государству не нужно.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Такой грустный взгляд на место искусства в системе ценностей в нашей стране и на перспективы его развития в мире гаджетов, интернета и развлечений. Может живопись и искусство в целом – это вообще анахронизм в наше время?

Ну, почему же – людей можно приучать к искусству, потихоньку развивать их знания, направление интереса. Я могу судить по многим клиентам галереи, что вкус — он воспитывается.

С другой стороны, предметы искусства собирало всегда меньшинство. Но собирало всегда, это естественная потребность образованного человека окружать себя эстетически красивыми вещами. Искусство, живопись, скульптура, антиквариат  — это было всегда, с Древнего Египта, античности и Римской империи и до наших дней. А приливы и отливы интересов публики – это всё можно пережить.